А они до сих пор летят.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох.
Голова кружится. Руки устали держать тело. Но он горит. Он наконец разгорелся и теперь можно просто сесть и пожарить себе хлебушку.
Хорошо вечером в лесу одному, сидеть у костра и создавать себе паранойи. Играть со своим сознанием как с марионеткой, дёргая за верёвочки.
Он взял кирпичик свежего хлебушка. Корочка уже подсохла, а внутри он всё ещё такой-же мягкий. Оторвал от него кусочек и проткнул его палочкой, такой длинной и тонкой...
- В древности ей бы наверное убивали. С какого расстояния? 200, 400 шагов? Какая разница. Это уже история.
Человек убрал свою тросточку с костра и взглянул на хлеб. Самые краешки его оборванной части почернели, а сам он покрылся корочкой. От него пахло костром. Дымом. Сосной. А собственно чем ему ещё пахнуть? У нас все леса сосновые.
- Хлеб - очень странная и не устойчивая субстанцией. Вот он есть, а вот его и нет уже. - глубокомысленно изрёк парень и с самодовольной лыбой уставился в костёр.
Треск сучков пугал и притягивал. Интриговал и грозил пальчиком, что если подойдёшь, то накажет.
Игра света от языков пламени завораживала... И заводил в некоторое подобие транса. Подбирал ключики к самым закрытым участком головы.
костре стали складываться картинки. Сначала односложные. Двери, тени птиц, потом они становились фракталами, которые начинали бешено танцевать одном им известном ритме и жалкие рамки костра уже стирались. Это не возможно описать. Это можно лишь увидеть закрыв глаза. Они окружали всё вокруг заставляя танцевать вместе с ними. Вот тени превратились в самих птиц. Распустились цветы и разгорелся костёр. Всё крутилось. А ты казался лишь маленькой, ничтожно маленькой точкой в центре этой залы. Цветы горели в нём. В нём всполыхнули и птицы. Чайки, голуби, воробьи и трясогузки. Всё полыхали и превращались в пепел... Загорелось всё. Началась паника, когда загорелись ноги. Пламя медленно пожирало их, съедая милиметр за милиметром. Хотелось орать, чтобы оно погасло, чтобы оно пропало навсегда или чтобы наоборот, полыхнуло в одно мгновение и сожгло всё. Руки, тело, голову. Лишь бы всё это закончилось. Кости пальцев начали потрескивать также, как несколько мгновений назад трескались веточки. Каждый щелчок длился вечность. Вот отлетел маленький уголёк на живот. Прощай моя любимая рубашка. Жалко её, но уже всё равно. Сознание ушло на ветку. Ушло в глаза единственной невозмотимого создания в мире охваченном огнём. В глаз птицы всемировой скорби и печали. Вестника смерти. Пламя гладило и ласкало её. Стало тепло. Появилось полное безразличие ко всему вокруг. Безразличие и грусть.
Вот я сорвался с сука в последний момент перед тем как он упал и полетел. Полетел в город. В Ленинград. В дом с серыми стенками. В форточку. Где лежал ребёнок и пялился в потолок вместо того чтобы спать как все остальные. Сел на край кроватки. Я его знаю. Ведь нельзя незнать часть себя, пусть даже временную часть.
Забавно всё. Вон, две блестящие точки и какая-то не понятная штука торчит между ними. Твёрдая. Черная. В ней то появляется, то исчезает трещинка...
Вот он упал и рассыпался. Его осколки покрыли всю поляну. И каждый осколок полыхал как сигнальный огонь, выжигая всё, что только оказывалось вокруг и даря прекрасный по своей гаме цвета свет.. Мгновение и вокруг только чёрная долина по которой бежит отсвет множества цветов. Мгновение и они тоже пропали. Лишь долина гладкая как стекло. Только в центре небольшая кучка пепла. Тищина и безметежность. Спокойствие.
Вот она затряслась и из неё во все стороны рванули осы. Огромный рой ос. Они неслись во всех направлениях с ужасающим жужжанием. Мелькнула тень ворона. Мелькнула тень детской игрушки. Она щелкнула о землю, подскочила и в этот раз гравитация победила. Они всё еще жужжали.
А он всё также сидел и смотрел на костёр, только теперь там были слегка красные угольки, тепло которых уже иссякало.